Анатолий Радов - Язычник: Там ещё есть надежда [СИ]

— Чего кумекаешь, Елизар? — спросил у него голова.

— Да что тут кумекать, — начал тот своим баском, наполняя ригу мерным гулом. — Хлопот с этим Отаем через край. То сваду с Вышатовским сыном затеял, ну ты помнишь, когда Вышат чуть свой род на Завидов не поднял. Едва усмирили что тех, что тех. То с Варенькой вспомни, как он грозился Добряша в реке утопить, когда тот наказал ему на их двор не ходить боле. Ежели это он сам такой дурной, то посечь его надо плетьми. А ежели это Завид настрополяет…

Елизар Осколыч задумчиво умолк.

— Посечь его, значит сызнова Завидову кровь вскипятить, да кашу новую заварить. Против верви он не потянет, конечно, но мало ли чем свада та закончится, — сказал Кузьма Прокопы и перевёл растерянный взгляд на пришлых. — Вы простите, люди добрые, за то, что снова к вам беда зашла со стороны нашей, но и вам сказать хочу. Мы в веси этой лад долго устраивали, примирялись друг к другу не одно лето. Вы бы сторонкой как-то, — Кузьма Прокопыч сконфуженно покашлял. — Абы не нарушать покой устоявшийся.

— Да разве ж мы нарочито? — заговорил ведьмак. — Родич мой завсегда от свад уклонялся, когда можно было. Значит, теперь не мог уклониться.

— Я понимаю, — кивнул Кузьма Прокопыч и перевёл взгляд на девушку. — А ты Варя не бойся, Отаю мы укорот дадим. Пусть не мыслит, что защиты тебе нету. Ладарьюшка, — он обратился к женщине, — А ты поди таперича к Завиду, скажи, в вечеру сообедником за свой стол его зову. Токмо обиды в нём не распали смотри.

— Коли Отай вперёд меня во двор свой поспеет, то мудрено будет не распалить, — ответила женщина.

— Ты уж постарайся, Ладарьюшка, — попросил голова. — А-то уже тошно от руганей этих с Завидом.

Кивнув, женщина направилась к выходу из риги, а на гумне вдруг резко застучали цепы, с такой частотой и силою, словно молотильщики старались наверстать зря потраченные на перепалку минуты.

— Лады! Апосля ещё обсудим происшествие! — громко прокричал Кузьма Прокопыч, стараясь перекрыть бешеный стук, но поняв, что это бесполезно, он махнул рукою и заспешил из гумна на улицу, чтобы вернуться к веянью зерна.

18

Спина бабки Матрёны не обманула, напророчила точно. Свинцовые тучи после полудня принялись живо взрастать над горизонтом, словно разбухавшее на ядрёных дрожжах тесто, и к вечеру уже наползали на весь, укрывая собою вечереющее, матово-бледное небо. Глухо ухавший и рычащий где-то вдалеке гром вдруг быстро приблизился, и загремел пугающими душу раскатами над самой головой, а когда край грозового фронта пересёк серёдку небес, холодные порывы ветра взялись подымать вверх пыль и шелуху. То тут, то там на несколько секунд возникали маленькие крутящиеся воронки, и разрушаясь, осыпали отходами от зерна всю округу. Стало скоро темнеть, и одна за другой размелькавшиеся в свинцовом небе молнии, принялись слепить глаза, предвещая великий разгул стихии.

Вечеслав с ведьмаком покинули гумно за час до того, как на весь обрушился холодный ливень, укрыв её от всего мира непроницаемой пеленой из воды и шума. Объяснив голове, что у них ещё дела с ковалем, они сходили на реку, где быстро искупались, смывая перемешанный с пылью и остинками трудовой пот, и сразу же заспешили в весь, озабоченно поглядывая в пресыщенное водою небо.

Коваль с мечом закончил незадолго до их прихода. Теперь его украшала бронзовая рукоять, сделанная в виде спирального рельефа, и Вечеслав без натяжек расхвалился на работу Людоты, ощущая, как уверенно чувствует себя рука. С куском кожи такой уверенности не было и близко. Ладонь невольно сжималась сверх нужного усилия, чтобы не давать коже елозить туда-сюда, отчего кистевой сгиб терял в подвижности. Насчёт же Перуновой защиты, Людота заверил, что ставлена она крепко, и в сечах не раз отведёт беду от владельца клинка, да и не только в сечах. В мирный час не хуже сделанных хранильником[*] оберегов защищать будет от недобрых взглядов и людей.

После коваля, уже почти бегом, они направились к копищу, чтобы возложить меч под идолом воинственного Бога гроз в небе и сеч на земле. Вспомнив рассказ головы о падеже домашней птицы, решили поиском петуха для замаливания не утруждаться, тем более, что таковых в веси, скорее всего, не имелось. Да и меч уже давно испробовал крови вдоволь, и в данном ритуале вряд ли нуждался.

Потому ограничились караваем, который разрезали на четыре части, по разу каждым лезвием, и разложили куски перед идолом так, чтобы острые углы указывали на стороны света. Сам меч положили навершием к идолу, и преклонив колено, Вечеслав произнёс воевскую присягу, клятвенно пообещав до последней капли крови защищать родную землю и великую правду, завещанную предками.

К Добряшевским хатам поспевали бегом. С пажитей в весь как раз загоняли коров, которые сами разбредаясь по своим местам, останавливались у родных хлевов и протяжно мычали. Потому иногда приходилось лавировать между лениво бредущими бурёнками, от нечего делать, погоняя их шлепками по наеденным бокам.

Уже в нескольких саженях от хаты Добряша, с неба хлынули щедрые струи, шумно бьясь в соломенные крыши и прибивая к земле поднятую ветром пыль. Воздух тут же запах арбузами, и после пары сверкнувших почти над головой молний, показался Вечеславу вкуснейшим ароматом из всех, которые когда-либо ему доводилось вдыхать. Слегка промокшие, они ввалились под спасительную крышу, и принялись стряхивать с голов успевшие попасть на них крупные, холодные капли.

— Ух, не намокли почти, — улыбнувшись, выдохнул ведьмак, и прошёл из сеней в хату.

Вечеслав последовал за ним и удивлённо хмыкнул, когда оказалось, что Добряша дома нет.

— Представляю, как он у кого-нибудь сейчас сидит и переживает, что там с его жилищем творится, — проговорил ведьмак, продолжая улыбаться. — Не течёт ли где крыша, не забивает ли в оконцы.

— Слушай, а может он ещё на гумне? — спросил Вечеслав. — Ну в смысле, что если они там до последнего работали. Влезут-то все в ригу?

— Влезут, куда денутся. В тесноте, как говорится, да не в обиде. Небось ещё и смеются теперь, как ополоумевшие, от радости. У тебя вообще, стихии всякие там, радость не рождают внутри?

— Рождают, — кивнул Вечеслав. — Особенно море. Ну, если его за стихию можно считать.

— А кто ж тебе мешает, — удивился ведьмак. — Хочешь считать, считай.

— Наверное, ты прав. Всё это только слова — стихия, не стихия, какая разница.

— Вот, — ведьмак поднял вверх палец, усаживаясь на полати. — Слова всегда меньше того, что они обозначают. Глазами смотреть нужно чаще, а не словами пытаться объяснить. Кстати, странно, — он пожал плечами, — С чего это Кузьма Прокопыч чего-то подозревать насчёт тебя начал. Углядел разве? Не пойму. Вроде и не говоришь ты много… хотя, насчёт моста, это ты ляпнул, так ляпнул.